Географические рамки темы, вынесенные в заголовок статьи, имеют много меньшую пространственную локализацию, ограничиваясь территорией даже не Кавказа, а нескольких регионов Закавказья.

Такой географический охват указан преднамеренно с конкретным историко-политическим подтекстом – показать и на конкретных примерах из прошлого доказать читателям, что армянские фидаи – национально-религиозные боевики-террористы совершали свои преступления не только против властей и мусульманских народов одной Османской империи, что в конечном итоге привело к ответной реакции, названной армянами геноцидом. В начале ХХ столетия наряду с османами от армянского терроризма, а еще более экстремизма, весьма серьезно страдали должностные лица российской имперской администрации на Кавказе, офицеры и нижние чины Российской Императорской армии, счет жертвам среди которых в мирное время шел не просто на десятки, а на сотни и тысячи.

 

Данная тема почти целое столетие была табуирована для советской и затем российской исторической науки. Это и не удивительно, ведь в годы советской власти тема терроризма (не важно какого – политического или национально-религиозного) против верховной власти и представителей государственного аппарата Российской империи или всемерно замалчивалась, или интерпретировалась в литературе как составная часть революционного или национально-освободительного движения. Политические террористы из числа народовольцев, эсеров, большевиков, дашнаков или анархистов средствами пропаганды облачались в тогу национальных героев, их именами назывались города, улицы, площади, станции метро, вследствие чего советское общество стало с пониманием и даже одобрением воспринимать терроризм и экстремизм как вполне допустимую составную часть политической борьбы. Не было принято в советское время говорить и о том, что революционные экстремисты и террористы всех мастей и национальностей с предельной жестокостью боролись против имперской власти в России отнюдь не бескорыстно, получая финансирование (как и в наши дни) из-за рубежа. Достаточно вспомнить, что террористы-«дружинники» — участники мятежа на нынешней Красной Пресне в Москве в 1905 году сплошь были вооружены японскими винтовками системы «Арисака» (шла русско-японская война 1904-1905 гг.), которые доставлял пароходами в Россию через Швецию один из самых известных российских террористов из руководства партии эсеров Борис Савинков, без стеснения писавший об этом в своих мемуарах. Стоит ли после этого удивляться тому, что на протяжении всех 70 лет существования СССР армянский национально-религиозный экстремизм и терроризм в России начала ХХ века приветствовался как составная часть «революционного» движения, хотя не имел к нему ни малейшего отношения, являясь не более чем крайней формой проявления армянского национализма?

 

Данная статья не претендует на всеобъемлющее перечисление террористических актов против властей Российской империи, осуществленных армянскими боевиками-фидаями в первое десятилетие ХХ века, – для этого потребуется отдельное монографическое исследование. Мы не будем касаться также темы спровоцированного ими в 1905 году первого открытого межнационального конфликта, получившего в отечественной историографии с легкой руки В.Ф.Маевского название «армяно-татарской смуты», хотя этот межэтнический конфликт явился не только закономерным следствием, но и кульминационной точкой развития антироссийского армянского экстремизма. Отметим, что вследствие этих событий на Кавказе было образовано так называемое «третье наместничество» генерала от кавалерии графа И.И.Воронцова-Дашкова. Также мы не станем разбирать идеологических основ и мировоззренческих принципов армянского национально-религиозного экстремизма того времени, представляющего собой причудливую эклектику религиозных догматов, мессианской экзальтации, политических амбиций и общего гуманитарного невежества основных действующих лиц. Мы постараемся на фактах показать читателям тот масштаб, которые приобрели экстремистские выступления армян против имперских властей России в Закавказье, выявить причины, всколыхнувшие эту волну, указать движущие силы, придавшие ей динамику и размах. Иными словами, мы постараемся описать армянский национально-религиозный экстремизм начала ХХ века как целостное явление, не вдаваясь в подробную характеристику его отдельных элементов.

 

Но прежде мы будем вынуждены сделать еще одну ремарку: такое общественно-политическое явление, как экстремизм, будет рассматриваться нами исключительно сквозь призму его уголовно-правовой квалификации согласно законодательству Российской Федерации. Иными словами, предметом описания и научного анализа в данной статье станут не идеи армянских национально-религиозных экстремистов, а их конкретные действия и результаты этих действий, квалифицирующиеся соответствующим образом согласно ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» от 25 июля 2002 года № 114-ФЗ [1]. Данная статья закона содержит перечисление 13 видов противоправных действий, признаваемых экстремистскими. Естественно, мы полностью отдаем себе отчет в том, что санкции норм ныне действующего законодательства не могут быть применены к событиям почти вековой давности, поэтому не станем уподобляться нынешним идеологам армянского национализма, добивающимся легализации ответственности за «геноцид армян» в Османской империи, и требовать уголовной репрессии за преступления, совершенные армянскими экстремистами в начале ХХ века. Но ничто не может помешать нам применить ныне действующие нормы права для юридической дефиниции событий тех лет и назвать их так, как того требует современное миропонимание.

 

Однако, приступая к этому, мы также должны хорошо понимать, что современное российское законодательство о противодействии экстремизму направлено не только на борьбу с его конкретными проявлениями, но и несет в себе профилактическое начало, поэтому многие его положения носят превентивный (предупредительный), а не репрессивный (карательный) характер, и в силу этого не могут быть обращены в историческую ретроспективу. Например, в Российской империи любая религиозная организация (не только православная, но и представлявшая иные конфессии) считалась государственной структурой, и деятельность ее регламентировалась нормами церковного права. Церковное право Российской империи всячески поощряло религиозную благотворительность и взаимопомощь между единоверцами, не вмешиваясь в вопросы перераспределения соответствующих денежных сумм и оставляя это на усмотрение религиозных иерархов и священнослужителей. Армяне в Российской империи существовали исключительно как общность последователей армяно-григорианской церкви, а в имущественные отношения внутри религиозных общин государство не вмешивалось. Хотя именно там происходила капитализация денежных средств и иных ресурсов для содержания боевиков- фидаинов и финансирования их антигосударственной деятельности. Но так как все это делалось под эгидой армяно-григорианской церкви, то с формально-правовой точки зрения все было законно. Поэтому ныне действующие нормы российского законодательства о противодействии экстремизму в части признания действий по организации финансирования экстремистской деятельности составной частью такой деятельности в отношении духовных лиц армяно-григорианской церкви неприменимы в принципе, поскольку тогда такие действия были не только законны, но и (увы, парадокс) всячески поощрялись государством.

 

Таким образом, из 13 видов экстремистской деятельности, указанных в ст. 1 соответствующего федерального закона, к реалиям Закавказья начала ХХ века могут быть применены только пять или шесть. Прежде всего, к их числу относятся публичное оправдание терроризма и иная террористической деятельности; возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни; нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии; воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления,  общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения, а также публичные призывы к осуществлению подобных действий или публичная заведомо ложная дискредитация деятельности властей. Именно на этих видах проявления армянского национально-религиозного экстремизма мы решили сосредоточить свое внимание, поскольку их противоправный характер не вызывал сомнения в начале ХХ века и не вызывает его сейчас.

 

Основным источником информации о действиях армянских экстремистов против Российской империи мы выбрали материалы главного органа периодической печати региона того времени – газеты «Кавказ». Это издание, как известно, было основано в 1846 году по инициативе «второго» наместника на Кавказе генерал-фельдмаршала и светлейшего князя С.М.Воронцова и просуществовало вплоть до 1918 года, вобрав в себя в 1856 году газету «Закавказский вестник». Газета пользовалась официальной поддержкой властей, хотя была частным предприятием, что позволяло редакции проводить в определенной мере самостоятельную политику, отражая в публикациях не только точку зрения имперской администрации, но также собственную позицию, которая, и это самое главное, объективно отражала общественную жизнь Кавказа. Поэтому все более или менее значительные выступления армянских экстремистов практически всегда находили свое отражение в репортерских отчетах с мест происшествий или в криминальной хронике. Подобный жанр журналистики наиболее информативен с точки зрения заявленной нами тематики, поскольку кратко фиксирует суть произошедшего, не вдаваясь в подробности и эмоциональные оценки. Эти сообщения формировали у читателей газеты представления о причинах, характере и масштабах распространенности экстремистских умонастроений и деятельности среди адептов армяно-григорианской церкви.

 

Газета «Кавказ» служила главным поставщиком информации для московских и санкт- петербургских газет и журналов, ее сведения дополнялись официальными заявлениями или печатными отчетами должностных лиц имперской администрации, также публиковавшимися в региональной и столичной прессе. Именно этот массив информации и формировал представления жителей России о положении дел на Кавказе, в известной мере искажая объективную реальность. Иными словами, взгляд на события из Санкт-Петербурга или Москвы был совершенно иным, чем из Тифлиса или, скажем, Баку. Вот почему мы избрали материалы газеты «Кавказ» в качестве основы своей публикации: с одной стороны, они первичны по источнику своего происхождения, а с другой стороны, достаточно равноудалены от противостоящих друг другу позиций имперских властей и армянских экстремистов, отражая в большей степени позицию обывателя, которому одинаково страшны пули войск или полиции и пули террористов.

 

Однако не следует забывать, что армянский национально-религиозный экстремизм – это все-таки совокупность организованных противоправных действий, отличающихся особой опасностью для общества и государства, а поэтому игнорировать точку зрения имперских властей на Кавказе начала ХХ века в отношении его происхождения, содержания и мер по его обузданию мы также не имеем права. Вследствие этого материалы периодической печати мы дополнили иным комплексом источников – отчетами по инстанции различных должностных лиц имперской администрации на Кавказе. Подобное сочетание источников является практически идеальным, потому что позволило реализовать комплексный подход к исследованию оказавшейся в нашем распоряжении информации: материалы периодической печати предоставили фактологию реально случившихся событий, отчеты властей дополнили ее аналитическим компонентом, в результате чего получился целостный взгляд на происходившее.

 

Национально-религиозный, а не какой- либо иной (скажем, политический) характер армянского экстремизма начала ХХ века проявился в том, что он стал внешне спонтанной, но на самом деле скоординированной реакцией элиты этого этноса на имперский закон от 12 июня 1903 года о передаче под государственный контроль имущества и денежных средств армяно-григорианской церкви. По форме закон представлял собой Высочайше утвержденное положение Комитета министров, а полное его официальное наименование было таково: «О сосредоточении управления имуществами Армяно-Григорианской Церкви в России в ведении правительственных учреждений и о подлежащих передаче в ведение Министерства Народного Просвещения средствах и имуществах означенной Церкви, коими обеспечивалось существование армяно-григорианских церковных училищ».

 

Суть этого закона заключалась в том, что российское государство устанавливало прямой и непосредственный контроль над недвижимым имуществом и капиталами армяно-григорианской церкви, передавая их «из управления духовенства и духовных установлений сего исповедания» в ведение министра земледелия и государственных имуществ (недвижимость) и министра внутренних дел (финансы), однако при этом «сохраняя за Армяно-Григорианской Церковью право собственности на сии имущества и капиталы». Если перевести все это с бюрократического языка на общепонятный, власти Российской империи наконец-то решили произвести ревизию никогда ранее ими не учитывавшегося имущества церкви и тем самым пресечь возможности для финансовых махинаций армянского духовенства, предоставляемые их фактической неподконтрольностью властям. В результате под государственный контроль переходили все «имущества и капиталы», «принадлежащие армяно-григорианским церквам, монастырям, духовным установлениям и духовно-учебным заведениям», т.е. имущество храмов, консисторий, епархий, училищ и иных структур церкви. Однако перечень этого имущества армяно-григорианской церкви, указанный в законе, оказался неизмеримо широк и никак не соответствовал ее религиозному предназначению: в частности, передаче в заведывание министра земледелия и государственных имуществ подлежали «земли как населенные, так и ненаселенные, какого бы наименования и рода они ни были, также отдельные леса, луга, пастбища, рыбные ловли и проч.», а также «все те из принадлежащих армяно-григорианским церквам, духовенству и духовным учреждениям сего исповедения домов и строений, которые не нужны для помещения и необходимого хозяйства самого духовенства и означенных учреждений». Иными словами, под контроль государства поступали все «непрофильные активы» армяно- григорианской церкви, не связанные с религиозной деятельностью.

 

При этом в ведении церкви на прежних основаниях оставалось собственно «церковное» имущество: «пространства земли, находящиеся под зданиями церквей, монастырей, часовен и т.п. и под строениями, занимаемыми архиерейскими домами, духовными установлениями, приходским как городским, так и сельским духовенством и духовно-учебными заведениями; земли, заключающиеся в церковных и кладбищенских оградах, и, наконец, находящиеся в пользовании духовенства усадебные участки, земли, занятые садами, огородами, пашнями и т.п., пространством не свыше трех десятин при каждой приходской церкви, не сдаваемые в посторонние руки для извлечения дохода».

 

Последние слова дают ключ к пониманию смысла этого имперского закона. Имущество армяно-григорианской церкви, наряду с церковными имуществами всех других вероисповеданий, не подлежало налогообложению в государственную казну, и этим пробелом в имперском законодательстве предприимчивые дельцы из числа армяно-григорианского духовенства активно и успешно пользовались на протяжении без малого столетия – с 1828 года, когда они были переселены в Закавказье из Восточной Турции. Пашенные земли армянских сельских обществ, а также иные угодья записывались ими как церковные или монастырские, вследствие чего они освобождались от уплаты налогов и податей, создавая тем самым для своих единоверцев преференционные конкурентные условия в сравнении с местным мусульманским населением, которое выплачивало все денежные и натуральные налоги и подати в государственную казну сполна. По сути, все недвижимое имущество среднего и низшего социального слоя армян находилось в той или иной юридической зависимости от армяно-григорианской церкви и духовенства, которое вследствие этого не только духовно направляло свою паству, но и руководило ее повседневной хозяйственной жизнью, используя средства как внеэкономического, так и экономического принуждения.

 

Помимо этого духовенство армяно-григорианской церкви внутри своего этноса выполняло в начале ХХ века еще и банковско-ростовщические функции, регулируя денежные потоки и капитализируя финансовые излишки, причем не всегда легальными средствами. Намек на это содержит следующий пункт закона от 12 июня 1903 года: «Указанному выше порядку заведывания подчинить также имущества и капиталы, которые впредь будут в виде пожертвований или отказов по завещаниям поступать в пользу означенным учреждениям». Армяно-григорианское духовенство придерживалось и придерживается ныне правил целибата, в силу чего не имеет прямого потомства. В силу этого на духовные должности назначались обычно представители зажиточных и многочисленных семей, для которых перевод денежных средств путем пожертвования в пользу церкви представлял собой одну из форм уклонения от уплаты налогов, поскольку контроль за денежными средствами, переходя от купца к священнику, не выходил за пределы семейного клана. Переход церковных капиталов под контроль государства лишал высшую прослойку армянского этноса возможности более или менее легального уклонения от уплаты налогов, а также исключал всякую возможность использования церковных капиталов на коммерческие цели. Это превращало армяно-григорианское духовенство из хозяев жизни и властителей дум армянского народа фактически в обычных чиновников на содержании у государства, уравнивая их в положении со священнослужителями всех иных конфессий Российской империи.

 

Поэтому не стоит удивляться, что каждая попытка имперских властей в Закавказье привести в действие закон от 12 июня 1903 года на местном уровне встречала не только противодействие со стороны армяно-григорианского духовенства, но и активное сопротивление всех армянских обществ, справедливо видевших в нем реальную угрозу не только привычному для себя образу жизни, но и главным источникам своего благополучия. Вот как характеризовал реакцию армян на закон от 12 июля 1903 года в своей «Всеподданнейшей записке по управлению Кавказским краем», опубликованной в С.-Петербурге в 1907 году, наместник на Кавказе генерал от кавалерии граф И.И.Воронцов-Дашков:

 

«Армянский народ, не знающий духовенства как сословия и выбирающий духовных лиц из своей же среды, тесно связан по причинам чисто исторического значения с интересами своего духовенства, даже помимо религиозных воззрений. Поэтому отобрание в казенное управление церковных имуществ задело нравственные чувства народа и бросило его в революционное движение почти поголовно, без различия классов и положений. В террористических актах против представителей правительственной власти, прикосновенных так или иначе к отобранию имуществ, участвовали косвенно, если не деньгами, то сочувствием, все кавказские, а быть может и многие российские армяне. Революционное армянское общество «Дашнакцутюн», образовавшееся в свое время для освобождения армян – турецких подданных из-под власти Турции и проявлявшее себя в России лишь сбором денег, закупкою оружия и формированием добровольцев для посылки в Турцию, получило после отобрания церковных имуществ благоприятную почву для пропаганды своих освободительных идей по отношению русских армян. Идея создания самостоятельной Армении с введением в ее состав вообще всех армян, ранее возникавшая, быть может, в умах отдельных лиц, получила сразу значительное распространение на Кавказе. По сведениям администрации, не было пункта с армянским населением, где не действовал бы особый местный комитет «Дашнакцутюна», а сочувствие армян всякому террористическому акту было настолько для всех очевидно, что даже волнения в Кутаисской губернии, где армян вообще нет, приписывалось козням их, не говоря уже об отдельных случаях политических убийств с участием грузин, где еще можно было бы так или иначе подпустить подкуп. Под влиянием ложной посылки о революционности армян, вызвавшей отобрание у их духовенства церковных имуществ, создалось действительно революционное настроение армянских масс. Однако местная администрация не хотела видеть основной причины зла и только принимала репрессивные меры в виде арестов и высылок из края всех армян, выражавших открыто свое несочувствие отобранию имуществ, и тем все более и более пополняла кадры недовольных».

 

(Окончание следует)

 

Олег КУЗНЕЦОВ,

 

кандидат исторических наук (Москва)

 

 Журнал «Irs/Наследие», № 4 (70), 2014, стр.52-58