«В Турции пробудилось национальное самосознание и инстинкт самозащиты».

 

Официально с Азербайджаном мы не находились в состоянии войны, ибо фактически дрались в Карабахе и частые столкновения с ними имели в Казахе. Ряд кровопролитных битв внутри страны с местным мусульманским населением в Агбабе, Зоде, Зангибазаре, Веди-Базаре, Шарур-Нахичевани, Зангезуре и т.д.

И опять, не подлежит оспариванию, что позиция Азербайджана была явно враждебной нам. Не подлежит оспариванию также, что местное мусульманское население, подбодренное Турцией и Азербайджаном, придерживалось антигосударственной линии. Важно то, что мы не сумели найти целесообразных мер для обеспечения нашего положения как извне, так и изнутри. Не сумели найти с Азербайджаном более или менее

приемлемое modus vivendi, не сумели административными мерами установить порядок в мусульманских районах, вынуждены были прибегать к оружию, двигать войска, разрушать и устраивать резню и встречать даже в этом неудачи, что, несомненно, подрывает престиж власти. В таких важных пунктах, как Веди-Базар, Шарур-Нахичевань, не сумели установить свою власть даже силой оружия, потерпели поражение и отступили. (…)

Разгромленная в 1918 г. Турция в течение двух лет пользовалась передышкой. За эти два года турки ожили. Появились новые, молодые, патриотически настроенные военные, которые в Анатолии начали восстанавливать свою армию. В Турции пробудилось национальное самосознание и инстинкт самозащиты. Севрскому договору они должны были противопоставить военную силу, чтобы обеспечить свое будущее хотя бы в Малой Азии. Ясно, что это противодействие должно было проявиться не столько на северо-востоке, сколько на юго-западе.

Но чтобы сконцентрировать там свои силы и сохранить фронт против греков, предварительно им нужно было обеспечить свой тыл со стороны Армении. (…)

Мы не сделали всего, что обязаны были сделать для того, чтобы избегнуть войны. Независимо от результатов, мы должны были всемерно стараться найти общий язык с турками. Вот этого мы не сделали. (…)

Мы не боялись войны, так как были полностью уверены, что победим.(…) Неожиданное занятие Олты явилось вызовом Турции. Казалось, что мы сами желаем воевать.

Когда на границе военные действия были уже начаты, турки предложили повидаться с нами и начать переговоры. Мы отвергли их предложение. Это было большим преступлением. (…)

Надо помнить и учесть, что осенью 1920 года мы в глазах турок не являлись quantite negligeable (смешной величиной). Ужасы предыдущих двух лет уже забывались. Народ несколько отдохнул, ожил. Мы имели армию, которая была хорошо вооружена английским оружием и хорошо одета. Имели в достаточном количестве военные припасы. В наших руках была такая важная крепость, как Карсская. Наконец, был Севрский договор, который был тогда не простым клочком бумаги, а большим козырем

против турок. (…)

Все были ослеплены Севрским договором.

Сегодня мы понимаем, что многое бы выиграли, если бы осенью 1920 года пришли к непосредственному соглашению с турками ценою Севрского договора. Тогда мы этого не понимали. (…)

Факт, непростительный факт, что мы ничего не сделали, чтоб избегнуть войны, наоборот, сами дали повод к войне. Непростительность в том, что не были осведомлены о военных силах Турции и не знали своей собственной армии.

Война закончилась полным нашим поражением. Наша сытая, хорошо вооруженная и одетая армия не воевала. Войска постоянно отступали, бросали оружие и рассеивались по селам. (…)

В чем заключалась наша дипломатическая работа во внешнем мире (в Польше, Европе и Америке) в период независимости и какие результаты она дала?

Весной 1919 года в Париже республиканская делегация, вместе с национальной, представили союзным великим державам меморандум, который заключал наши требования на мирной конференции.

По этому меморандуму в состав армянского государства должны были войти:

а) Закавказская республика с расширенными границами (вся Эриванская губерния, Карсская область без северной части Ардагана, южная половина Тифлисской губернии, юго-западная часть Елизаветпольской).

б) Семь вилайетов Турецкой Армении (Ван, Багеш, Диарбекир, Харберд, Себастиа, Карин, Трапезунд, без южного района Диарбекира и западной части Себастиа).

в) Четыре санджака Киликии (Марат, Сис, Джелал-Берекет, Адана Александреттой).

Проектировалось и требовалось обширное государство — Великая Армения — с Черного моря до Средиземного, с Карабахских гор до Аравийских пустынь.

Как можно было осуществить это империалистическое требование?

Ни армянское правительство, ни руководящая партия Дашнакцутюн и в мыслях не имели такого абсурдного проекта. Наоборот, наша делегация, как директиву, повезла из Эривани весьма скромные требования соответственно нашим скромным силам.

Как же случилось, что делегация выставила требование «от моря до моря»?

Это странно и невероятно, но армянский Париж выдвинул это требование, а наша делегация поддалась господствующему в колониях настроению, — явление, весьма знакомое нам.

Было сказано делегации, что если она не выставит этих требований, турецкие армяне (в лице национальной делегации) отделят свой вопрос от вопроса «Араратской» республики и независимо от нас обратятся к державам. Помимо этого указывалось, что Америка не примет мандата на маленькую Армению, а на Армению «от моря до моря» примет.

Так как для защиты нашего вопроса перед державами было бы опасно выступать двум отдельным органам с различными требованиями, противоречащими друг другу, и ввиду того, что все мы желали мандата Америки, делегация вынуждена была, вопреки полученным директивам, дать свое согласие и подписать меморандум.

Я не обвиняю нашу делегацию, я не хочу сказать, что, будь наши требования умереннее, результаты были бы иные. Так, при разрешении самых основных, самых ответственных и насущных вопросов, мы не проявляли своей собственной воли, не вели дел согласно нашему пониманию, не шли своим собственным путем, а предоставляли другим тащить

нас за собой. (…)

Это в прошлом. Если дать общую оценку проделанной нами после объявления республики тяжелой работы и полученных результатов, то надо сказать, что мы можем похвастаться очень немногим, и тяжесть, которую мы взвалили на плечи, — организовать государство и управлять государственными делами — была для нас непосильной.(…)

Не знали, и часто переоценивали размеры наших возможностей, не понимали размеров препятствий, презирали противные силы и до легкомыслия беспечно относились к угрожавшим опасностям. (…) Мы не были государственными людьми. (…)

Дашнакцутюн больше нечего делать.

Наша партия сделала уже все, что должна была сделать и исчерпала себя. Новые условия жизни предъявляют новые требования, отвечать этим новым требованиям мы не способны, значит, мы должны уступить арену более способным, чем мы. (…)

Я сказал, что Дашнакцутюн больше нечего делать. Я неправильно выразился. Она имеет еще одно последнее деяние, одну обязанность по отношению к армянскому политическому и своему собственному прошлому: партия должна своим же собственным решением сознательно и окончательно положить конец своему существованию.

Да, я предлагаю самоубийство.

Бывает положение, единственным почетным выходом из которого является самоубийство. Наша партия находится именно в таком положении.

Это мы должны были сделать четырьмя-пятью годами раньше. (…) Если и сегодня мы не проявим решимости, то впереди у нас только развал и бесславная кончина. (…)

Вот горькая истина! Мы должны иметь мужество признать эту истину и создать соответствующие выводы. Вывод гласит: положить конец нашей жизни.

(Качазнуни О. Дашнакцутюн больше нечего делать. Тифлис: Заккнига, 1927. С.ЗЗ, 3 6—3 8 ,4 3—4 4 ,4 6—47, 6 0—61, 66.)

По материалам книги «Армянский вопрос в 120 документах из российских государственных архивов» Перинчека Мехмет Бора. «Лаборатория Книги»-2011, стр. 158-161