«Красная армия встретила турецкие войска под звуки марша «Интернационала»».

 Занятие г.Нахичевани и первая встреча Красной армии с войсками Кемаль-паши.»

В средних числах июля 1920 года командование XI армии решило произвести смену 32 стрелковой дивизии, занимавшей район Шуша, Герусы и линию р. Базар-чай, 28-й стрелковой дивизией с ее кавалерийской бригадой. Линия р. Базар-чай, пограничной с Арменией, была поручена кавбригаде.

По имевшимся у нас сведениям армянские части располагались так:

С.Кущебеляк — 2 роты, 75 сабель, 2 орудия и 5 пулеметов под командой Тарханова; Каранглуг — 800 штыков; Джуль — 1 рота и 2 пулемета; Кешишкянт — штаб Дро. В районе Катарских заводов находился полковник Инжей с отрядом около 250 всадников. Базой этих отрядов был Новый Баязет.

Ближайшие из перечисленных частей изредка проявляли активность и обстреливали наши части. От пробравшегося из-под Шахтахты турецкого вахмистра было известно, что регулярные армянские части под командой ген. Шелковникова ведут бои с мусульманами-повстанцами Нахичеванского и Шарурского уездов у ст. Киврач.

В тылу у нас в районе Минкянд стоял с 500 курдов Султан-Бек, который держал вооруженный нейтралитет и отношение которого к нам не было еще вполне определено. Вокруг Султан-Бека в короткий срок могло быть собрано несколько тысяч курдов. Части турецкой Баязетской дивизии находились в районе Диза.

Пришло распоряжение приостановить смену и готовиться к дальнейшему движению. Мне лично предписывалось с одним кавполком и горной батареей провести к турецким войскам возвращавшегося из Москвы в Турцию Халил-Пашу и секретариат нашей турецкой миссии.

Первоначально предлагалось ожидать Халил-Пашу и налегке идти в Нахичевань, где установить прочную связь с турецкой армией Кемаль-Паши, но на следующий день пришло новое приказание, которым предписывалось немедленно выступить, не дожидаясь ни Халил-Паши, ни секретариата.

Путь предстоял по узким долинам и крутым перевалам. Ряд горных массивов, изборожденных долинами многочисленных речек и оврагов, образовал много теснин и ущелий, давая возможность в широкой мере использовать их для засад. К тому же(,) поперек пути стояли два горных кряжа: один — Учтопа — в 11695 футов (около 3,5 версты), а другой — Кысырдаг — в 10194 фута (около 3 верст) высоты . Особенно трудным считался перевал у г. Пченак-даг. Состояние дорого было хорошо известно до р. Базар-чай; далее сведения имелись отрывочные (,) и эти сведения не радовали.

Двигаться приходилось по местности, население которой имело самое превратное понятие о Красной армии. Оно не видело еще большевиков и в панике бежало от нас, пряталось и угоняло в горы свой скот; но каково же было удивление и радость этого закабаленного и угнетенного населения, когда оно случайно видело нас и узнавало, что Красная армия не угнетает. А борется за освобождение порабощенных народов и

защищает права трудящихся.

Так, например, однажды к вечеру в стороне от нашей походной колонны показались люди, непохожие на наше охранение. От них отделяются два конных, приближаются к колонне и, приложив руку к голове, что-то говорят. Переводчик-мусульманин переводит, что горные кочевники просят нас свернуть к ним для отдыха. Увидев наш отряд со своих

высоких пастбищ и не найдя ничего страшного в красноармейцах, они приглашают теперь их к себе в свое кочевье. Хотя колонна уже приближалась к месту ночлега и в нескольких верстах было видно селение — цель сегодняшнего перехода, но, желая ознакомиться с бытом кочевников и их настроением, я вместе с комиссаром бригады и штабом свернул к кочевью, отряд же продолжал движение по заданию.

Узнав о моем решении, один из всадников, лихо повернув свою небольшую статную лошадку, стрелой пустился к кочевью. Другой остался с нами и взял на себя роль проводника. Заметив, что за ним не вся колонна свернула, проводник спросил меня, почему я не хочу вести к ним всех. Долго пришлось объяснять, что всех вести нельзя, что «аскеры» (солдаты ) будут ночевать в селении.

Подъехали к кочевью — это ряд землянок и палаток.

Первое время к нам присматривались и, видимо, дичились, но скоро завязалась оживленная беседа, и тут-то выяснилось то превратное понятие о красных, которое им старались внушить агенты ханов и беков, искажая события, порождая недоверие и боязнь. Они искренне верили, что большевики не знают чувства пощады.

При посредстве переводчика тов. Л. указал им на задачи Красной армии, разъяснил, что мы страшны только врагам трудового народа.

Все сказанное, видимо, сильно их удивило. Радостные, взволнованные, они засуетились. Как по волшебной палочке появился шатер, раскинуты ковры и мутаки (валообразная подушка), расставлено угощение.

Стало быстро темнеть. Надо было думать об отъезде. Но гостеприимные хозяева не хотели нас отпускать, уговаривая остаться ночевать. Живя ранее на Кавказе, я знал, что отказ от гостеприимства может нанести большую обиду. К тому же, надо было в корне вырвать предубеждение против Красной армии. Наш ночлег мог послужить сближению с туземным населением, а оказанное ему доверие — польстить. Мы остались. Из отряда донесли, что отряд расположился на ночлег. Все было в порядке.

Сейчас же из среды хозяев выделилось несколько человек для пастьбы и охраны наших лошадей. Каюсь, что, несмотря на радушие кочевников, принял меры к зоркому наблюдению за лошадьми и оружием (пусть простят мне те, кого это обижает, но то была осторожность на войне).

На утро мне поднесли отличную карту Закавказья (пятиверстку). Какими судьбами эта карта попала к ним, я не знаю, но она была мне нужна, ибо в моем распоряжении была только десятиверстка. Тут же я заметил новые лица — это соседи приехали посмотреть на нас.

С этого дня начинается триумфальное шествие Красной армии. С молниеносной быстротой разнеслась по горам весть о нашем движении. В каждом селении жители выбегали к околице и встречали нас приветствиями. В некоторых аулах у въезда в селение выстраивались мужчины и при нашем приближении старший ловким движением отрубал голову барану и эту голову бросал под ноги моего коня. Так население оказывало высший почет в моем лице всей Красной армии.

Не надо говорить, что каждая такая остановка была использована в целях теснейшей связи с трудовой массой проходимых районов. Обыкновенно после митинга выбирался Ревком, ханы же и беки уходили в Персию.

На третий день мы достигли Шахбуза, где узнали, что под Шахтахтами произошел неудачный для повстанцев бой и что Нахичевань оставлена жителями.

К вечеру дойти до Нахичевани всем отрядом я не мог, т.к. убийственная дорога задерживала мою артиллерию, которую через Пченакдагский перевал пришлось перетаскивать на руках, да и далее было не лучше: дорога местами была совершенно смыта горной речонкой, и приходилось идти по руслу реки, заваленному почтенной величины и веса камнями.

Прибыв в Джагры, я узнал о печальном положении повстанцев и поголовном бегстве жителей-мусульман из Шарурского и Нахичеванского уездов. Победа армян грозила полным истреблением всего населения, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. Вражда возникла на национальной почве.

Две республики — Азербайджанская и Армянская граничились Зангезурским и Нахичеванским уездом. Первый, населенный армянами, тяготел к Армении, второй, с мусульманским населением, стремился к Азербайджану и взялся за оружие.

В виду близости армянских регулярных войск и отрядов Дро, с которыми жители Джагры накануне вели перестрелку, были высланы разъезды, но было приказано первыми боевых действий не начинать, а войти в переговоры с армянской массой, разъяснив им идеи социализма, за которые борется Красная армия, и только при враждебности ответить

тем же.

28 июля отряд занял г. Нахичевань. Организовав Ревком и перевдав тов. Л. Административную и политическую часть, я совместно с командиром 1 полка произвел рекогносцировку окрестностей города и составил план действий, если дашнаки вздумают наступать. Кроме того, надо было связаться с 18 кавдивизией и выяснить точное нахождение турок.

В штабе я узнал, что меня ждут два турецких офицера, приехавших для связи из Баязетского отряда. Обменявшись приветствиями, я, в свою очередь, командировал в Диза инструктора с предложением присылки в Нахичевань турецкой части.

Вернувшиеся из Эривани парламентеры объявили ультимативные условия, предложенные армянским командованием повстанцам. Условия были невыполнимы, разорительны и унизительны и заканчивались угрозой предать огню и мечу Нахичевань.

Взоры населения обратились к Красной армии. Тут же было составлено письмо ген. Шелковникову о занятии гор. Нахичевани красными войсками и о недопущении предания его «огню и мечу».

В то время, когда читалось составленное письмо, мимо окон прошла наша горная батарея. Это сразу подняло настроение. Громкое «ура» пронеслось в зале заседания, и Ревком составил ответ на ультиматум полным отказом.

29-го, после полудня, показалась кавалькада — это был Халил-Паша с двумя адъютантами и генштабистом тов. Багировым. Нужно было слышать восторженные отзывы Халил-Паши о доблести Красной армии, о России, и, в частности, о Москве.

До 31-го никаких особых событий не произошло, если не считать, что нам удалось вступить в общение с армянскими войсками. Солдаты-армяне охотно беседовали с красноармейцами, что заметно не нравилось командному составу, но враждебность он проявить не решался, быть может, потому, что официально Армения не вела с нами открытую войну.

К вечеру 31-го из Дизы подошел к р. Араксу турецкий отряд в 500 штыков, 2 горн, орудия и пулеметной командой. Для встречи турок был назначен эскадрон, выстроившийся при въезде в город. Тут же собралось несколько сот возвратившихся городских и окрестных жителей. Показалась турецкая колонна. Раздались русские и турецкие команды, и мощно разнеслись по долине р. Аракса звуки «Интернационала». Турки продефилировали мимо недавних врагов империалистической войны, теперь же дружественных революционных союзников.

Среди красноармейцев фурор произвела турецкая пулеметная команда, вьючная на коротких сереньких ишочках (осликах); вообще, опрятно одетый, с хорошо пригнанным снаряжением, турецкий отряд произвел отличное впечатление.

Наш солдатский союз был заключен. Настроение было приподнятое.

В тот же день к вечеру пришло известие, что связь с Энгеляюртом прервана, а жителям передавались разноречивые слухи. Одно было верно — дашнаки Дро налетом на Базаркянт и Энгеляюрт сбили наши части и порвали связь.

Первой мыслью по получении этих сведений было, что ген. Шелковников перейдет в наступление, а потому были приняты на этот случай меры.

Турки пришли вовремя. К тому же в окрестных селениях сорганизовались опять боевые ячейки, которые были сведены в районные полки, но оставались пока дома. В случае нужды их можно было бы использовать. Нашлось и одно горное орудие, уцелевшее после шахтахтинского боя, и до 200 снарядов.

Хали-Паша и Вессель-бей предложили мне командование и над турецким отрядом, но я это предложение отклонил до окончательного выяснения обстановки и позиции Армении по отношению к Советской России. Все же текущие вопросы обсуждались нами совместно.

Прошло несколько дней — связи не было. На четвертый или пятый день прибыл из Герусы красноармеец и привез мне точные сведения о случившемся, а, главное, мою дальнейшую задачу — оставаться в Нахичевани, и приказ о предстоящей операции 28 стрелковой дивизии.

К сожалению, я не помню фамилии этого храброго и сметливого товарища. Надо иметь немалую находчивость и недюжинную решимость, чтобы, не зная ни языка, ни местности, пробраться через отряды Дро и район с враждебным нам населением.

Видя пассивность ген. Шелковникова и полное затишье на Нахичеванском фронте, я решил сделать нажим на Энгеляюрт.

Приблизительно на двенадцатый день нашего сиденья в Нахичевани эскадрон, усиленный пулеметами, после перестрелки на Пченакдагском перевале вышел к Энгеляюрт, куда подходили пехотные части 28 стрелковой дивизии, разбив Дро и отняв у него обратно все захваченное имущество и одно орудие.

Связь была восстановлена.

Будучи отрезанной почти две недели, казалось бы, красноармейская масса должна была приуныть. Нестерпимая жара, комары и москиты по ночам и ужасающая Закавказская малярия могли бы навести грусть и тоску. К тому же, помимо нарядов и сторожевок, приходилось работать в поле не только для своей части, но и для населения, которое возвращалось из Персии, но боялось идти в свои селения. Оборванная, голодная, измученная и физически, и нравственно, с землистыми от истощения и малярии лицами, эта толпа беженцев поедала все, что попадало под руку. Стали развиваться болезни. Смертность увеличилась. Вглубь страны персы беженцев не пускали, возврата домой не предвиделось.

Приход Красных войск вернул им если не дом, то родную страну. Он же дал им снятый своими руками хлеб.

Красные бойцы уделили им и часть своих медикаментов, подбирали умирающих, хоронили трупы и избыток своей энергии обратили на трудовую помощь измученным, голодным и лишенным крова беднякам.

В. Тархов.

 (Тархов В. Занятие г. Нахичевани и первая встреча Красной армии с войсками Кемаль-Паши / / Военный вестник. 1922. 15 апреля. № 8. С.ЗЗ— 35.)

По материалам книги «Армянский вопрос в 120 документах из российских государственных архивов» Перинчека Мехмет Бора. «Лаборатория Книги»-2011, стр. 192-197